Глава 1

ИСХОД

Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же,

что туземец ваш; люби его. как себя;

ибо и вы были пришельцами в земле Египетской

 

Ветхий Завет — Левит, 19:34

 

Как ни странно, я задремал. Видимо, организм включил аварийную защитную функцию; я настолько перенервничал, что мозгу требовался хотя бы краткосрочный отдых. Подсознание коварно подтолкнуло мне короткое сон-видение: я в одной рубашке, на улице – зима, с неба сыплет, огромные мутные снежинки падают стеной; я мечусь в поисках своего авто, будто бы вышел на стоянку, но вокруг ряды незнакомых, других машин. Падающий снег больно щекочет веки, из-за чего я не могу поднять взгляд: смотрю только под ноги. И бреду, бреду наугад. Наплывает жуткий страх: понимаю, если не найду свою машину, не заберусь в её родной уютный салон, не включу печку «на полную» – то замёрзну живьём, первые иголки холода легко проходят сквозь тоненькую ткань и ощутимо колют меня в кожу. Я судорожно сую руку в карман летних брюк, там должна быть «сигнашка», но её почему-то нет. Пальцы бесполезно шарят по пустому пространству.

Я болезненно вздрагиваю, раскрываю глаза и не могу понять, где нахожусь.

Гул.

Я – в самолёте! Я вырвался. Я – улетел. Вернее, начал улетать. Рейс TK 284. Минск – Стамбул. Рядом в кресле – Павла, моя дочь, прижмурилась, что-то слушает в наушниках.

Почему-то я думал, что стоит мне подняться в небо и пересечь границу Беларуси, меня «отпустит». Лопнет аорта непроходящего беспокойства, освобождая старое фантомное тело от мук. Все препоны, преследования и запреты рано или поздно закупорят бляшками ток заражённой крови, артерия вспухнет болезненным шаром-нарывом, истончаясь эластичными стенками с голубыми прожилками капилляров и – хлоп! Раздастся беззвучный взрыв – всё вокруг заляпают брызги, – капли крови – передавая своим мрачным рисунком жутковатый сакральный смысл вновь прибывшим. А я освобожусь от килы, что пригибала меня к долу, как снегопад в моём странном сне.

Но не тут-то было.

Рейс ТК 284 не освободил меня от прошлой дееспособной жизни. Да – отсёк, но не освободил. Что ж. Как говорится, ещё не вечер. До Америки, конечного пункта нашего маршрута, как минимум, четыре пересадки. Есть время во всём разобраться и разложить обратно кое-какие предметы на свои полочки моего «чердака», что попадали оттуда после недавних потрясений.

Теперь я уверен в другом внутреннем убеждении – я успокоюсь по прибытии в пункт назначения. После стольких лишений и непростых решений, после борьбы с системой, которой отдано столько сил и здоровья, будет справедливым получить хоть какую-то компенсацию. Хотя бы спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

Излишне говорить, что я опять ошибаюсь.

В аэропорту Стамбула со своими баулами мы с Павлой похожи на рыночных «челноков». Да и на лицах озабоченность, будто нам впарили лежалый товар. Как же намаялись мы с этими мешками! Во-первых, вес. Повезло, что Туркиш Эйрлайнс сделали тогда послабление – учитывая единственную возможность граждан покинуть Белоруссию по воздуху (из-за ковида все автодороги тов. Лукашенко перекрыл наглухо), администрацией авиакомпании было принято решение разрешить перевозить с собой до 30 кг. багажа. В других же аэропортах – на вывоз не более 20 кг. (кое где – 22 кг.). У нас всё на тоненького, «тика в тику». К тому же мы всегда привлекаем внимание: все пассажиры как пассажиры, а мы – с тюками. И каждый полицейский и таможенник смотрит на нас исподлобья и с подозрением. Нас постоянно спрашивают о содержимом, баулы светят рентгеном. И каждый раз – это новая и новая нервотрёпка. Не превысим ли мы предел веса, не отыщется ли внутри чего-то противозаконного.

Сейчас я с трудом осознаю, как мне удалось выдержать такую нервную нагрузку. Каждый большой этап нашего перелёта был обвешан виноградной гроздью маленьких проблем, каждая из которых сама по себе, возможно и не ощущалась бы весомой, но в «грозди» стремилась утянуть моё сознание в бездну сумасшествия от непрекращающегося стресса. Только разрешался один «скользкий» вопрос, тут же перед нами вставал новый. И так до самого Бордо. Почему я не сказал – до Америки? Да потому что мы до неё так и не добрались.

 ***

Не совсем ясно, откуда взялись лакуны в памяти относительно нашего перелёта по странам. Гиппокамп меня подводит, подсовывая непонятную избирательность моих недавних воспоминаний. Хорошо ещё, что лакуны несущественны по смыслу. Основные события, слава Богу, отпечатались в префронтальной коре – не стереть. Например, я относительно неплохо помню Варшаву, но совсем не помню перелёт до Парижа. Но помню сам Париж, долгую дотошную и скрупулёзную проверку, но не помню то же самое в Бордо.

Я размышлял в самолётах. Я ощущал состояние свободы, будто летел сейчас сам, без посредства крылатого лайнера, а просто, раскинув руки в стороны, скользил по облакам. Но это моё чувство не являлось всепоглощающим. По большому счёту, я двигался в никуда. Неопределённость продолжала давить. Да, у меня имелся план А, план Б и даже, наверное, план С. Однако эти цепи судьбоносных алгоритмов были сотканы из очень слабых звеньев. Любой пустяк мог разорвать, расцепить, уронить сегмент и разрушить выстроенный карточный домик.

Что сделал я? Повёл себя мужественно и совершил почти геройский поступок? Или смалодушничал и сбежал от проблем? Если у вас существует однозначный ответ, то я за вас рад. У меня такого ответа, увы, нет. И мнения моих друзей и знакомых разделились примерно поровну.

Если вы читали мою первую книгу, то прекрасно понимаете мои порывы. Существование среди homo carcere[1] – как сейчас говорят, то ещё занятие. Никакой жизни «там» после Бутырки, и, тем более, потом, после публикации книги у меня не предвиделось. С огромной долей вероятности вернулся бы я на казённые харчи и отправился бы на зону (и явно не на год-два). Поэтому я никого из тех, кто избрали похожий моему путь, не осуждаю и осуждать не буду. Мы с вами одной шкуры. А тем, кому сподручнее объяснять геополитические события с мягкого дивана, пожелаю никогда не оказаться в такой ситуации. Поверьте, ваше мировоззрение быстро перевернётся с ног на голову, стоит вам попасть в жернова квази-правосудия.

***

Варшава. «Не мой» город. Ничего не могу с этим поделать. Такое впечатление добавил и наш транзитный визит в столицу Польши. Сыро, слякотно, неуютно, холодно. Низкое свинцовое небо, укрывающее дырявым саваном «шедевры» совдеповской архитектуры. Почему-то осталось стойкое впечатление, что все эти серые безликие стены зданий, монументальные фронтоны «сталинских» высоток у вокзала, тротуары, характерно выложенные стандартными бетонными плитами 80-на-80 – некий болезненный привет из СССР. Хотя, где СССР и где Варшава? Особым диссонансом – тотальная, залепляющая всё и вся, навязчивая, яркая реклама. В итоге: город-кадавр, кособоко ковыляющий под колючим дождём в будущее.

А ведь когда-то я рассматривал Варшаву как свой новый потенциальный дом. Повсюду русская речь (дело было до войны), у меня в наличии диплом Варшавского университета – выстраивай себе карьеру. Да и польским я владею в совершенстве. Но хорошо, что не срослось. Я хотел солнца. Видимо, поэтому и не срослось.

В Варшаве мы пробыли несколько дней и, пожалуй, не случилось ни одного предприятия, где-бы нас не ожидали проблемы. Любое наше действие, начиная от прилёта во «им. Фредерика Шопена» и заканчивая вылетом из оного, оказалось сопряжено со стрессами, «косяками» и прочим «геморроем».

Показательным выглядело и то, что мы все эти неприятные и отнимающие кучу нервов пертурбации заедали. В прямом смысле. Только мы переводили дух от очередной напасти, сразу же отправлялись в ресторан и ели там как не в себя: польская кухня имеет ярко выраженный славянский акцент – всё жирненькое, наваристое, сдобное. Если бы кто-кто решил нас с Павлой снять на таймлапс, можно было бы безвозбранно наблюдать не на то, как солнце и луна, быстро сменяя друг друга, катаются за горизонт, а как два гражданина прямо на глазах распухают. Мы с дочкой набрали за несколько дней килограмм по десять каждый на варшавских «хлебах».

По приезду таксист отвёз нас по неправильному адресу. Пока разобрались (а мы с тремя баулами) наступила ночь. Потом мы не могли попасть в арендованную квартиру. Кто мог предположить, что кодовым замком являются крошечные кнопочки на дверной ручке (пришлось будить соседей с просьбой помочь). В американском посольстве выяснилось, что фотография на моих документах для визы неподходящая (хотя те, кто её делал и брал за это деньги, утверждали прямо обратное). До закрытия посольства в этот момент оставалось 15 минут. Пришлось бежать за угол, чтобы сфотографироваться заново. Я так торопился обратно, – не опоздать, не опоздать! – что поставь меня в олимпийский финальный забег на 400 метров, я бы пришёл к финишу где-то в серединке пелотона. Но успел! Оформили! Американская мультивиза на год. Фухххххх….

У нас ковид. Покупаем тесты – оба положительные. А без ПЦР в самолёт на Париж не пустят. Что делать? Что делать, что делать, что делать?

У меня ещё закончился феназепам. Крыша реально едет. Хорошо, помогли друзья-белорусы, удалось закупиться (сразу на два месяца) ксаноксом (аналог, но без снотворного эффекта). Но пока закупился потерял ещё пару миллионов нервных клеток. Но что делать с ковидом? Накануне вылета, мой экспресс-тест показывает «отрицательно». Аллилуйя, у меня прошло, но как быть с Павлой?! У неё-то всё ещё «положительно». Покупаем в аптеке «хлоргексидин» (если точно – он называется там по-другому, но как именно – убей не помню). Решаем измазать им носоглотку, чтобы «обмануть» лабораторию. Тест, кстати, стоит 100 долларов, а срок его легитимного действия – 48 часов. У нас завтра самолёт (билеты взяты заранее и до Франции, и до Америки). Если мы «пролетаем», то пролетаем в точности «как фанера над Парижем». Сдаём тест накануне вылета. Перед тем как, заходим за угол и ватными палочками измазываем себя изнутри (я тоже за компанию – чтобы уж наверняка). Раствор сильно концентрированный и потом мы поймём, что сожгли себе слизистую. Но это потом, а пока мы на адреналине. Лаборанты производят забор. Результата ждать два часа. Идём в ближайший ресторан и заказываем, как мне кажется, просто всё меню. К назначенному времени двумя бочонками катимся обратно. У меня – отрицательно! У дочки… У дочки… Девочка в белом халате говорит, что вышла какая-то задержка, надо подождать ещё минут десять. С бледными лицами и дёргающимся у меня веком присаживаемся на кресла для посетителей. Через пятнадцать минут появляется та же девочка. Лицо – виноватое. У меня холодеют конечности. Извините, говорит, за задержку, всё в порядке – тест отрицательный.

На таможне перед вылетом в Париж выясняется, что с собой свободно можно перевозить до десяти тысяч долларов наличными. Всё что свыше – надо декларировать. Вначале это меня не очень-то и беспокоит. Я о лимите знал, и по моим прикидкам у нас всё в порядке: нас двое, у «каждого» по десять кусков. Всё, как говорится, «тютеля в тютелю». Но таможенница разъясняет мне значение предлога «до». Оказывается «до 10 тыс.» не равно «10 тыс.». Пример правильных «до 10 тыс.» – это 9 999 долларов. Я начинаю с головы до ног потеть. Получается, у нас незадекларированный кэш и нас ни за что не пустят на посадку. Я дрожащими руками извлекаю бабло-прессы и начинаю судорожно пересчитывать. Вы будете смеяться, но мой дебет с кредитом не сходится. Ещё в Минске я приготовил несколько пачек вездесущих американских денег, но по невнимательности отрядил с нами в поездку не «две по десять», а одну «по десять» и одну «по девять»! Кто скажет после такого, что нас не ведёт по судьбе рок? Или кто-то там ещё, насмешливо болтающий ногами на облаке? Благодаря этой ошибке мы беспрепятственно проходим в «отстойник», где кучкуются граждане, вылетающие в Париж.

В ватной голове проявляется нетленное:

 

«…Я гуляю по Парижу —

И то, что слышу, и то, что вижу,

Пишу в блокнотик впечатлениям вдогонку:

Когда состарюсь — издам книжонку

 

Про то, что, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже

Нужны — как в бане пассатижи…»[2]

 

– Что же вы мне тогда голову-то морочите? Безобразие! – ворчит нам вслед официально-серьёзная таможенница.

А вот дальше – провал. Следующее внятное воспоминание уже в аэропорту Бордо. Маленькая сдобная булочка, которую я откусываю, безжалостно сжимая ей хрустящие бока. Эта булочка символизирует кратковременное ощущение свободы. Я знаю, что скоро подойдёт Наташа, моя старинная знакомая и проводит нас куда-то, где жизнь кардинально изменится. Хотя куда уж кардинальнее?! Но. Не в этом смысле. А в смысле внутренней свободы. Булочка с кофе – Наташа – свобода. Примерно такой у меня в сознании проявляется ассоциативный ряд, и я глупо улыбаюсь. Павла смотрит на меня удивлённо, ей моё радостное выражение на лице кажется безосновательным.

После сдержанных объятий Наташа провожает нас до своей машины и везёт к себе в Сан-Жан-де-Люз. Пока ещё я представляю себе это местечко очередным перевалочным пунктом на пути в Америку, но, как и множество раз за последнее время я… – ну вы поняли. Да, именно – я опять ошибаюсь.

Чем ближе мы подъезжаем к провинциальному городку, тем сильнее меня завораживают местные виды. Они просто бесподобны. Подножье Пиренейских гор, баскское побережье Атлантического океана, пасторальный вид уютного городка. У меня захватывает дыхание, а на глаза непонятно от чего наворачиваются слёзы. Я понимаю, что въезжаю в рай на Земле. И на какой-то – пусть и очень короткий, но очень будоражащий момент – я выхватываю ощущение запредельного счастья.

Однако, совсем скоро выясняется, что не всё так радужно и безмятежно.

Кстати, должен признаться, что мне до сих пор снятся кошмары.

Причём до того, как я попал в тюрьму, мне сны вообще практически не снились. А в камере – начали. Ныне – иногда перерождающиеся в подсознательную манию преследования.

Во снах за мной гонятся агенты Белорусского КГБ, вертухаи из Бутырки, российские полицейские на автозаке. Однажды мне приснилось, что я лежу на пляже Сан-Жан-де-Люз, а ко мне идёт по песку та самая судья, что оглашала мне обвинительный приговор. Она идёт меня арестовывать, в этом нет никаких сомнений – в её казённых шагах неотвратимость возмездия, а в мутных зрачках угрюмая решимость.

Быть может, – я точно не знаю, – но это приобретённый синдром всех эмигрантов, сбежавших от так называемого «правосудия» а-ля homo carcere?

Недавно я встречался с Сергеем Васильевым, да-да, с тем самым парнем, что не побоялся вывезти огромный архив видеоматериалов о пытках и издевательствах в российских колониях. Материалы он передал сотрудникам «Gulagu.net»[3]; часть из них была опубликована, вызвав существенный бугурт у служиво-причастных и каталептический шок у простых обывателей.

С тех пор Сергей осел во Франции якобы под защитой всех возможных общественных и государственных организаций, но… Вот именно, что «но». На человека страшно смотреть. Это поистине ходячий мертвец, да простит меня Сергей за такие слова. Он запуган до чёртиков, до мозга костей. Налицо – реальная прогрессирующая паранойя. Он не сомневается ни на йоту: сегодня (завтра-послезавтра-через неделю, максимум) его найдут и грохнут. В лучшем случае. А в худшем – найдут, вывезут, будут пытать (как тех бедняг на видео) и только потом грохнут.

***

У читателя, кстати, может сейчас возникнуть резонный вопрос, который в своё время выясняли незабвенные литературные герои Балаганов и Паниковский[4]. «А ты кто такой?» – если помните, спрашивали они друг у друга, пихая оппонента в плечо.

Полагаю, настало время рассказать пару слов об авторе, то есть обо мнее, в первую очередь для тех, кто не читал мою первую книгу и не знает предыстории.

Итак, извольте.

Патлис Виталий Валентинович.

Уроженец славного города Гродно, БССР. Сознательную жизнь всегда связывал с коммерцией и управлением. Начинал карьеру в фирмах «Эксклюзив» и «Амазис», последняя при мне стала работать на всю Беларусь. Потом ушёл в Evipack Industries, «Полимиз». Далее – Москва и управление концерном Первой химической корпорации, что включала в себя 47 заводов по всей России. После национализации «Промсвязьбанка», управляющей компании которого принадлежала сеть – заводы пошли «с молотка».

Вынужденно оставшись без работы, начал заниматься «сольными» проектами. Можно сказать, что я прошёл весь путь в коммерции от «а» до «я», что и помогло в дальнейшем успешно «видеть» бизнес-процессы новых предприятий, разбираться в нюансах управления и развития, понимать и препарировать внутреннюю «кухню» предпринимательства.

После нескольких успешных лет в большом бизнесе стал жертвой в борьбе за власть одиозных и «оборзевших» московских чиновников. Был обвинён в неисполнении государственного контракта по поставке кустарниковых деревьев – якобы не досадил 5000 кустарников на вверенной территории.

«Раз «не досадил», то «посадим» тебя, – решило следствие и суд. – Поделом будет «мешаться под ногами» и добиваться справедливости. Тут большие дяди и тёти боем бьются за власть в локальных местечковых администрациях!»

Потому как такая власть позволяет совершенно безнаказанно воровать и обогащаться за государственный счёт. На том, собственно, и стоит.

Уголовное дело вели полтора года. Негосударственная экспертиза (по факту – липовая) «выявила» в одной из фирм ущерб в 2,5 млн рублей. Меня осудили на 3 года лишения свободы в колонии общего режима по ст. 159 ч.4 УК РФ – «мошенничество, совершённое организованной группой либо в особо крупном размере или повлёкшее лишение права гражданина на жилое помещение» и прямо из зала суда отправили в СИЗО. Я был настолько уверен в своей правоте и оправдательном приговоре, что для меня такой исход стал колоссальным психологическим ударом. Если до этого момента я ещё верил в хотя бы частичную законность российского правосудия, то после оглашения приговора все мои иллюзии растворились окончательно.

Я подал апелляцию, решения которой ждал, неправомерно мотаясь по разным СИЗО колючего ожерелья ФСИН.

В итоге за решёткой я пробыл год и три месяца – почти половину срока, к которому меня приговорили. Приговор отменили – дело вернули на дорасследование. Какое-то время меня обуревали противоречивые чувства – хотелось судиться дальше, доказывать и доказать-таки свою правоту. Но. Взвесив «за и против» и прислушавшись к советам опытных людей, я решил отказаться от войны с «ветряными мельницами». Тем более эти мельницы перемалывали сейчас не зерно, в человеческие души и кости. Знакомые юристы в один голос советовали уезжать из страны. Мол, правосудие РФ крайне злопамятно и апелляция наверняка будет отменена – признавать свои ошибки судейский корпус просто-напросто не умеет. Да и не солидно это с их точки зрения. А данная статья предусматривает до 10 лет лишения свободы – в итоге их и допросишься, «размотают» тебе за ерепеньство на «полную катушку».

Тут я, в тему, вспомнил ещё и наставления одного уважаемого арестанта, с которым мы как-то пересекались в Бутырке.

«То, что отменили приговор – говорит ровно ни о чём, – доверительно и как-то даже равнодушно вещал он мне; Геннадьич как раз «ждал» нового рассмотрения своего дела. – Ты же сам понимаешь, как это у них работает. Отмена не что иное, как фикция. Юридический круговорот твоего дела в природе. Система никогда не признает свои ошибки, люди системы – они как свято верящие в плоское состояние Земли, доверяют только тому, что видят сами. Если написано – признать виновным, значит, так и есть. На всякую отмену приговора подаётся апелляция с другой стороны. Признать ошибку – значит повалить целую вертикаль власти – от опера и следователя, до прокурора и судьи. Эти люди свято уверены, что в твоём деле всегда найдётся, за что «зацепиться». И впаять тебе срок побольше. За то, что ты, мразь, посмел усомниться в непогрешимости наших внутренних органов».

Как часто в последние года к месту вспоминается истинно русская поговорка «от сумы и от тюрьмы не зарекайся». Я знал хаты, целиком «укомплектованные» не последними людьми бизнес-мира. Интеллигентнейшими, умнейшими, благородными даже. «Как же так? – спросите вы. Неужели эти достойные люди оказались настолько алчны, недалёки и азартны, что решились пойти на серьёзное преступление?». Ответ прост. Нет, их вынудили на это. Подобных сценариев, написанных самой судьбой, великое множество. В них и «расстрельные» должности, на которые «заходили» фигуранты, чтобы двигать бизнес, и подставы государственных органов, покрывающих тотальную коррупцию и серо-чёрные экономические схемы – единственно возможные для удержания на плаву серьёзных компаний. Сфабрикованные материалы, предоставленные опричникам, чтобы остаться у государевой «кормушки» и отвоевать «хлебное» место. Интриги конкурентов, приближённых к могущественным государственным кардиналам. Месть обиженных, доносы недоброжелателей. Несть числа таких причин. Честный и прозрачный бизнес в условиях современной экономической формации РФ или РБ? Не слышал про такой. Если ты руководитель высшего звена, ты всегда под «прицелом». Ты балансируешь на проволоке, как канатоходец над бездной. Шаг влево, шаг вправо – на твоих запястьях защёлкиваются браслеты, и ты лицезреешь в абсолютно пустых зрачках конвоирующего тебя вертухая абсолютно же бездонную пропасть ускользающего от тебя будущего. Спасения нет. Ни твои два академических образования, ни твой колоссальный коммерческий опыт, ни твои связи – не помогает ничего.

Ещё вчера ты уважаемый и обеспеченный человек. Но уже сегодня – «мужик» в хате 3-2-0 на Бутырском продоле. И у тебя куча времени, чтобы ответить самому себе на вопрос: если ты такой умный, то почему такой глупый?

Можно сколько угодно говорить о том, что истинную свободу нельзя ограничить какими-то там банальными стенами тюрьмы. Возможно, это так. Возможно даже, что судьи с прокурорами после того, как закончилось очередное заседание, где «благодаря» им ещё на одном «преступнике» защёлкнули наручники прямо в зале суда, менее свободны, чем он в философском понятии этого слова, но…

Я вспоминаю себя в СИЗО Калуги, Брянска, в Бутырке, и у меня перехватывает дыхание. Я читаю свою собственную первую книгу, но меня хватает страниц на двадцать. Больше не могу. Меня выворачивает наизнанку от страшных воспоминаний. Я откладываю книжку и невидящим взглядом втыкаюсь в белую стену. Мои глаза пусты в этот момент, они почти такие же как у некоторых вертухаев. Быть может, я тоже инфицирован вирусом homo carcere? Подцепил заразу воздушно-капельным путём на одной из изматывающих сборок или в «столыпинском» вагоне? И вирус начинает прогрессировать, потихоньку разъедать мой мозг, разбавлять кровь, превращая её в розовенькую никчёмную субстанцию?

Я очень сильно надеюсь, что те самые упомянутые мною прокуроры и судьи, приходя домой, ничком падают на кровать и начинают рыдать и биться в истерике, подспудно чувствуя свою вину за содеянное. Они не могут не понимать, что рано или поздно им придётся предстать в так называемой «высшей инстанции», где справедливость неизбежно восторжествует. И это может произойти гораздо раньше, чем они себе представляют. В одной из этих или тех жизней – не так и принципиально.

Маленькая ремарка: представляю, что творится сейчас – в эти дни, когда я пишу новую книгу – в России и Белорусии. Когда якобы из-за военного положения гайки начинаются закручиваться настолько, что попасть за решётку становится даже не просто, а элементарно. Для этого уже не надо делать «плохое» власти. Для этого достаточно доноса завистника-соседа. Точно, как в 1937-м. Хаты в СИЗО всё больше заполняются политическими, а самым главным «оппозиционерам» дают сроки «убийц», «насильников» и «педофилов». Хотя, что я говорю: гораздо «большие» сроки.

Владимир Кара-Мурза. 25 лет строгого режима. Госизмена + работа с нежелательной организацией + фейки. По факту – за публичные выступления в международных общественных организациях.

Иван Сафронов. 22 года строгого режима. Госизмена. По факту – журналистские расследования.

Сергей Фургал. 22 года строгого режима. Убийства. По факту – политическая деятельности. Арест губернатора Хабаровского края вызвал беспрецедентные массовые волнения в Хабаровске, массовые шествия и митинги, длившиеся почти полгода.

Виктор Бабарико. 14 лет усиленного режима (такая формулировка существует в РБ). Получение взятки. «Отмывание» денег. По факту – сильный претендент в кандидаты на пост Президента РБ.

Алексей Навальный – 9 лет строго режима. Мошенничество в особо крупном размере + неуважение к суду. По факту – политическая деятельность. Заведено еще одно уголовное дело уже после определения Навального в колонию.

Илья Яшин – 8,5 лет общего режима. Фейки об армии. По факту – политическая деятельность.

Алексей Горинов – 7 лет общего режима. Распространение заведомо ложной информации. По факту – публично назвал войну войной.

И вместе с тем:

«В российских тюрьмах отбывают наказание за убийство двух и более лиц и другие преступники, в сроках которых наказание за одного убитого составляет примерно по три, четыре или пять лет. Причем это относится не к убийствам, совершенным в состоянии аффекта или при превышении пределов самообороны, а к обычным убийствам. Вдобавок, поскольку такие преступники не приговорены к пожизненному заключению, после отбытия 2/3 наказания они могут быть на законных основаниях освобождены условно-досрочно. Убийство нескольких человек – это особо тяжкое преступление, но сейчас некоторые из осужденных за него фактически получают срок, как за преступление средней тяжести»[5]

Из старых фильмов «изымают» актёров и актрис, посмевших нелицеприятно выражаться о нынешней политике партии. В эстрадных песнях прошлых лет запикивают слова «война» и – почему-то?! – «мир». С театральных афиш пропадают фамилии талантливых режиссёров, променявших бедную, но великую «русскость» на вкусные, но загнивающие забугорные коврижки. На программках какое-то время писали так: «режиссёр – РЕЖИССЁР», а потом и вовсе убрали все спектакли «РЕЖИССЁРОВ» из – теперь! – сугубо патриотического репертуара.

По этой теме вспомнился любопытный факт из «советского» прошлого. Когда умер великий Шостакович, в траурные дни частно исполнялись его культовые произведения. В том числе была выпущена пластинка с 14-ой симфонией, в которой солировала Галина Вишневская[6]. И все бы ничего, но то, что поёт Вишневская, на этикетке указать «забыли». Музыка есть, голос есть, а надписи на пластинке нет. Такая вот цензура, которая возвращается спустя 48 лет.

И еще. Из свежего.

5 мая 2023 года Замоскворецкий суд постановил арестовать на два месяца режиссера Женю Беркович. Ее и драматурга Светлану Петрийчук обвиняют в оправдании терроризма — из-за спектакля «Финист Ясный Сокол», который рассказывает истории россиянок, примкнувших к радикальным исламистам. Примечательно, что в 2022 году спектакль был номинирован на премию «Золотая маска» (крупнейшего театрального фестиваля в России) в четырех номинациях (в том числе за режиссуру) и победил в двух («Лучшая работа художника по костюмам», «Лучшая работа драматурга»).

Почему-то уже не удивляет, правда?

Потому что это ведь она, Женя Беркович, написала про охватывающее чиновничество тотальное «победобесие» накануне каждого теперь 9 мая:

То ли новостей перебрал,

То ли вина в обед,

Только ночью к Сергею пришёл его воевавший дед.

Сел на икеевскую табуретку, спиной заслоняя двор

За окном. У меня, говорит, к тебе,

Сереженька, разговор.

 

Не мог бы ты, дорогой мой, любимый внук,

Никогда, ничего не писать обо мне в фейсбук?

Ни в каком контексте, ни с буквой зэт, ни без буквы зэт,

Просто возьми и не делай этого, просит дед.

Никаких побед моим именем,

Вообще никаких побед.

Так же, он продолжает, я был бы рад,

Если бы ты не носил меня на парад,

Я прошу тебя очень, (и делает так рукой),

Мне не нужен полк,

Ни бессмертный, ни смертный, Сереженька, никакой.

Отпусти меня на покой, Серёжа,

Я заслужил покой.

[…]

Мы уже все, ребята,

Нас забрала земля.

Можно вы как-то сами.

Как-то уже с нуля.

[…]

Но ведь я забуду, как в русском музее

Мы искали девятый вал,

Как я проснулся мокрый,

А ты меня одевал,

 

Как читали Пришвина,

Как искали в атласе полюса,

Как ты мне объяснял, почему на небе

Такая белая полоса

За любым самолетом,

Как подарил мне

Увеличительное стекло…

Ничего, отвечает дед,

Исчезая.

Тебе ведь и это не помогло.

 

***

Впрочем, вернёмся в январь 2022 года.

Мне как раз назначили новое судебное заседание и многочисленные «звоночки» невозбранно намекали, что из зала суда с торжествующей улыбкой на устах я точно не выйду. Я оттуда вообще не выйду.

К тому же как раз состоялась публикация моей книги, где я без всякой ложной скромности рассказал о своей истории заключения. И раздал «всем сёстрам по серьгам». Поэтому надо мной немедленно нависли новые «дамокловы мечи». В быстро изменяющихся реалиях мне легко могли «припаять» дополнительные обвинения по ст. 319 «Оскорбление представителя власти» и 280.3 УК РФ «Публичные действия, направленные на дискредитацию использования Вооружённых Сил Российской Федерации». А в Беларуси осудить по ст. 342 ч.1 УК РБ «Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них», ст. 368 ч. 1 «Оскорбление Президента Республики Беларусь», ст. 130 ч. 1 «Разжигание расовой, национальной, религиозной либо иной социальной вражды или розни».

Вот такой «букет» за всего лишь правдивую и откровенную невыдуманную историю.

К счастью для меня, развязки данного увлекательного судебного триллера я дожидаться не стал.

Поэтому я сейчас там, где есть.

Нельзя сказать, что данное решение далось мне легко. Любой здравомыслящий человек понимает, какие ураганы бушевали в моей душе. Но ведь жизнь одна.

И я утверждаю это без всякого пафоса. Есть вещи, про которые можно сказать самыми простыми словами. Обычными, человеческими. Где, в данном случае, простота не синоним недалёкости. А наоборот, признак разумности. Той самой, внутренней, личной, безапелляционной.

Кстати, сейчас в РФ принято призывать отдавать жизнь во имя неких «идеалов». И я никак не могу понять, а почему ради идеалов необходимо её, эту жизнь, отдавать? Почему ради достойного будущего (как бы высокопарно, опять же, это не звучало), ради наших детей, ради наших стариков, ради памяти о великом прошлом необходимо обязательно расставаться со своей жизнью? Почему нужно умирать, если гораздо логичнее, напротив, жить ради достижения неких всем понятных, не эфемерных, а конкретных целей? Особенно, когда никто не мешает тебе этого делать.  Особенно, когда никто не посягает на твою землю, не разрушает твой дом, не уводит в плен твоих родных? Особенно, когда твоя страна никому и даром не нужна. Миру не до этого. Цивилизованному миру хочется жить как можно лучше. И чтобы добиться этого, требуется обратить взгляд вовне, что-то делать внутри своей страны, для собственных граждан. А не кричать на всех углах, как плохи дела у соседей. От этого ведь твоя собственная жизнь не становится лучше?

Жизнь – вещь слишком неприкасаемая, чтобы, не будучи кадровым военным, по-солдафонски распоряжаться ей по чужой указке. Когда мы это поймём? Вопрос риторический.

 

Глава 2

ПИЛИГРИМЫ

Мимо ристалищ, капищ,

мимо храмов и баров,

мимо шикарных кладбищ,

мимо больших базаров,

мира и горя мимо,

мимо Мекки и Рима,

синим солнцем палимы,

идут по земле пилигримы.

 

И. Бродский

 

Я вышел. Так уж случилось, что мою апелляцию удовлетворили, приговор отменили – и вот я на свободе. В этот раз не стану подробно касаться моего внутреннего опустошения и духовной деформации, что произошла со мной во время отсидки. Об этом очень подробно написано в первой моей книге. Для понимания могу сказать совсем коротко: у меня не случилось никакой эйфории. После того, как вертухаи, лязгнув засовами, заперли за мной стены Бутырки, я ощутил себя «опоздавшим человеком». Будто время, потраченное мною на заключение, там, внутри тюрьмы, остановилось. Я стал близнецом из парадокса Эйнштейна, который по теории относительности улетел в космос, а, вернувшись, понял, что его альтер-эго-сверстник постарел. Что он смотрит на «брата-близнеца» непонимающе, не узнаёт его, сторонится. Судьба, ухмыляясь, словно выплюнула меня в другое измерение, в убежавший вперёд мир, и мне мучительно и долго пришлось синхронизироваться с новым течением секунд. Иногда мне кажется, что до конца мне так это и не удалось сделать. Что я вечно буду «отставать».

Мало того, мой выход по существу ничего не отменил, кроме приговора Замоскворецкого районного суда г. Москвы от 2 марта 2021 года.  Уголовное дело-то продолжалось. И доследование не сулило мне ничего хорошего. Я вышел, но понял, что получил всего лишь небольшой тайм-аут. Парень на облаке будто испытывал меня, насмешливо глядя сверху и почти подмигивая: ну, ты понял? Больше не полезешь с бумажной гранатой под неумолимо надвигающийся и лязгающий гусеницами танк «правосудия»?

И я очень благодарен ему за эти вопросы.

Так вот, я вышел, но другие – остались. Тогда я ещё не знал, что скоро к ним добавятся в большом (точнее сказать – во всё увеличивающемся) количестве политические. Остались сидеть многие мои сокамерники (хотя некоторые и вышли), остались сидеть знакомые и полузнакомые арестанты, с кем мы пересекались во внутренних помещениях ФСИН. Несмотря на въевшееся в душу отторжение (ко всему, что укладывается в промежуток времени, проведённый за решёткой) мне до сих пор интересны отдельные истории заключённых. Даже тех, с кем не довелось пересечься лично. Потому что несмотря на это, я отлично понимаю – своей шкурой – как они ощущали себя в заключении. И от этого словно проживаю ещё с дюжину жизней, каждый раз разных.

Я продолжаю общаться с сидевшими людьми, нам всегда есть о чём поговорить, а им – рассказать что-нибудь новое, не укладывающееся в привычные обывательские рамки.  Поэтому кое-что из «арестантских баек» я буду рассказывать на страницах этой книги – как мрачные иллюстрации к не менее мрачному контексту. Иногда от своего лица, будто сам сидел рядом с рассказчиком в момент его откровений на неказистой шконке. Надеюсь, великодушный читатель простит мне это небольшое допущение.

Да, я вышел – но многие остались. И останутся там ещё очень-очень долго.

 

Невыдуманные судьбы: Дима-гедонист

Был такой персонаж в одной хате – хакер Дима. Я его называл Дима-гедонист. Всё в нём было пропитано этим духом получения земных удовольствий. Что характерно – не то, чтобы он стремился к ним, как к поставленной цели. Нет, в своё время он уже их, удовольствий самого разного «калибра», достигал: и не один раз, и в полной мере. Он, время от времени, обладал ими, как обладают красивой женщиной. Даже перегибал палку – не раз признавался, что уходил в страшные загулы с бухлом и наркотой: организм практически отказывал, но как-то Дима выкарабкивался.

Он зашёл в хату в «домашнем» – треники «адидас», маечка. К этому времени отсидев два с половиной, он действительно чувствовал себя «как дома». Отбывал он срок заодно с подельниками, коих набралось человек двадцать пять. Специфика хакерства – взяли одно и за ним валят целую вертикаль – все они связаны между собой по сети. Ущерб им выставили колоссальный – миллиард евро. Можете представить эту сумму? Потерпевшие – банки Ю-Эс-Эй. Дима очень радовался, что его загребли на родине. Попадись он в Америке, получил бы с десяток пожизненных. Видимо поэтому он вовсе туда не стремился, одновременно восхищаясь укладом «пендосской» жизни. Дима был уверен, что жить на полную катушку возможно только там – в США. Его устраивало абсолютно всё, кроме жёсткости правосудия в отношении его «специальности». В свои тридцать пять он объездил без преувеличения весь мир, не побывав только в самой обожаемой стране. Дима изучил не одну философию – от буддийской и индуисткой до исламской и синкретической, и пришёл к очевидному выводу, что человеку в этом мире должно быть хорошо. В прямом смысле этого слова – человек должен получать от жизни только удовольствия. Никаких рефлексий, никаких проблем. Конечно, Дима, был не первый человек в мире, который додумался до столь глубокой мысли, но у него имелась некоторая особенность. Он мог себе позволить так жить. Не всегда, конечно (доказательством тому его пребывание в нашей хате), но иногда – точно. Дима рассказывал о своей деятельности так: дайте мне ноут, подключённый к интернету; через три дня у меня на счету будет несколько миллионов долларов; и я смогу тратить их на развлечения. Что он, собственно, и делал. Иногда, разоткровенничавшись, он рассказывал о таких вечеринках и непотребствах, что Великий Гэтсби, услышав, скромно покуривал бы в сторонке. Дима не видел ничего предосудительного в таком времяпрепровождении. Когда миллионы заканчивались (сие происходило быстро), Дмитрий снова садился на недельку за комп и ситуация повторялась. Никогда у Димы не было ни семьи, ни детей, да он и не собирался их заводить. Зачем? Лишние люди – лишние проблемы. Как они могут помочь ему продолжать наслаждаться жизнью? Только помешают.

«Слушай, – спросил я его однажды, – неужели это настолько просто – взламывать заумные банковские системы, и выходить сухим из воды? А если так, то каким образом, вас, хакеров, ловят и садят?» Дима только усмехнулся. «Нас не ловят, – пояснил он. – Нас знают. И в нужный момент просто дают отмашку. Всё завязано на деньгах. Золотой телёнок, слыхал про такого? Вот этот зверь и позволяет нам какое-то время куролесить на свободе». «Ну и что теперь, – не отставал я. – Откинешься ты лет через пять, и что, снова возьмёшься за своё?» «Естественно, – ответствовал Дима-гедонист. – Когда я выйду, у меня же не будет на счету пары миллионов долларов. Поэтому я первым делом подключу ноут к сети».

 

Конечно, для многих такая философия выглядит диковато. Мы, воспитанные на беззаветном служении размытым идеалам, привыкшие постоянно жертвовать собой во имя чего-то (ради детей, ради вождя, ради прекрасного будущего) не можем никак осознать довольно-таки тривиальную вещь. Чтобы стало хорошо, совсем не обязательно, чтобы перед этим было плохо. Оказавшись во Франции, я искренне дивился первое время беззаботным французам. Они жили здесь и сейчас. Он не забивали себе голову неопределённым будущим, не мучились угрызениями совести о несостоявшихся достижениях. Они просто наслаждались той свободой, которую им предоставила судьба. Они не видели ничего зазорного в своём эгоизме, мало того, они были убеждены, что это как раз нормально – когда тебе хорошо. Хорошо не завтра, не послезавтра, а в эту самую секунду. Я долго смотрел на них с завистью. Неужели действительно: кесарю – кесарево?

Почти сразу, как я немного обустроился в Сан-Жан-де-Люз, я понял: французы – другие. Всё же понятие «разницы менталитетов» – не красное словосочетаньице и не навязший на устах штамп. Нам не проникнуться таким состоянием никогда. Это идёт даже не из детства, а раньше – то посыл далёких предков, который, быть может, можно осознать, но нельзя изменить. Во французах есть лёгкость. Их позитив и оптимизм не подкреплён вещественными основаниями. Их не тянет вниз мешок за плечами. У нас же такой мешок висит всегда. Мы туда складываем камни-проблемы и тащим их в гору подобно Сизифу. На вершине мы избавляемся от части поклажи, но замечаем у подножья новые валуны. Спускаемся за ними и снова наполняем личную котомку.

Иногда я завидую французам. Иногда понимаю, почему мы почитаем святых мучеников. Иногда – иду в дубовую рощу, что раскинулась неподалёку от моего нынешнего дома. Никогда бы не подумал, что французские деревья (в отличие от французских людей) настолько похожи на наши, родные. Роща – мой ностальгический оплот. Я обожаю гулять тут с собакой и всякий раз придумываю различные предлоги, чтобы не уходить так скоро. На первый взгляд – лес лак лес. Запах перегнивших листьев, шелест и вскрики мелких пигалиц-птиц. Но я дышу почему-то минским воздухом. Откуда он здесь? Загадка. Но я категорически не хочу её разгадывать. Я хочу ходить по этим тропкам между деревьями и вспоминать прошлое. То, другое прошлое, которое хочется вспоминать.

Наташа, которая нас встретила в Бордо, моя знакомая ещё по университетским временам. Она вышла замуж за спортсмена-борца, довольно состоятельного по тем временам. В 90-х мы «вращались» в одной компании по интересам. Нам было хорошо вместе, как правило, люди примерно одного достатка проводят совместный отдых весьма приятно. Сейчас почему-то вспомнил слова отца моего лучшего друга Серёги (Серёгу чуть позже убьют, в те самый «лихие 90-е», но тогда он ещё с нами). Мы все, целой толпой друзей, сидим и отмечаем какой-то праздник. Так вот встаёт Серёгин батя, оглядывает нас затуманившимся взглядом и говорит: «Хочу, выпить, ребята, за вас. Вот за таких, какие вы сейчас. И за вашу дружбу. Вы такие… красивые, молодые. И дружба ваша честная, бескорыстная, настоящая. Запомните эти отношения. Дальше такого не будет…».

Может, не все тогда поняли, что имел в виду отец Серёги. Да и я, наверное, не понял, но почему-то запомнил. Наверное, потому, что он оказался прав. Дальше действительно такого не было. Серёгу убили, остальные друзья, сидевшие за тем столом, разлетелись кто куда. А если мы позже и пересекались, то «по делам», и понятие «дружба» стало не совсем уместным. Показательный пример. Один «из тех» нас живёт сейчас с мужчиной в Берлине. Да, бывает и так. Я, когда очутился в Варшаве, связался с ним, мол, могу по пути заскочить, обсудить былое. Но он, видимо, ошибочно решил, что я буду что-то у него просить или как-то стеснять, ответил – извини, но к нам сейчас нельзя. Кстати, не он один. Довольно многие люди из моих прежних контактов, проживающие сейчас в Европе или Америке, отвечали уклончиво и предпочитали тему возможной скорой встречи не педалировать. Между слов мне чудилось их озабоченность – ага, приедет, да ещё с дочкой, сядет на шею, неудобно ведь отказать будет по факту. Приблизительно так. Что ж. Я привык. Обидно, что я ни разу даже не рассматривал вариант кому-то навязываться или просить материальной помощи. Максимум – переночевать пару ночей, чтобы определиться с гостиницей и остальным. Но. Нутряная сущность моих «друзей» раз за разом выползала наружу.

Ещё момент – после публикации моей первой книги у меня из «телеги» стали пропадать контакты – десятками. Крысы побежали с корабля? – подумал я. А чуть позже: что они там вообще делали, в моём списке друзей?!»

Но вернёмся к Наташе. В 1987-ом Лукашенко прибрал к рукам государства некоторые сферы бизнеса. В «замес» попал и муж Натальи. Он в то время занимался лесом, поставил лесопилку, взял оборудование в кредит. Бац! И ничего не осталось – лесопилку национализировали; чтобы вернуть кредит, пришлось продать трёхкомнатную квартиру, а оборудование, в которое круто вложились, легло мёртвым грузом – не он один потерял бизнес и покупателей на «такое» просто-напросто физически не стало. Бизнеса нет, денег нет, «на руках» жена и ребёнок, кстати, привыкшие к определённой роскоши. Куда податься бывшему спортсмену? Начались ссоры и запои. Развелись. Через какое-то время Наташа уехала с сыновьями (родила второго от другого мужчины) во Францию, в политическом убежище ей вначале отказали, но она добилась своего через суд (во Франции такое возможно). А бывшего мужа через пару лет нашли в съёмной квартире в Питере его друзья-спортсмены. После того как он пролежал там мёртвым неделю, сине-чёрный от водки. Всё что от него осталось – фамилия старшего сына, которую он слёзно уговорил-таки оставить, а не сменить, как на этом настаивала Наташа.

Как бы то ни было, обустроилась Наташа со временем в Сан-Жан-де-Люз вполне основательно. Не шиковала (хотя понятия шика для жителя Сан-Жан-де-Люз и Верхне-Урюпинска суть разные), но и особой нужды не знала. Видимо поэтому и стала уговаривать меня подумать о том, чтобы остаться во Франции. Рассказывала про местные «ништяки», обещала поддержать-помочь на первых порах. И выходило по её словам как-то всё очень складно, одно к одному, безоблачно и кучеряво. Я пока лишь расслаблено внимал её сладким речам, наслаждаясь относительным бездельем и релаксом. Прекрасные океанские виды, короткие автопутешествия по окрестностям (Наташа позволяла пользоваться её «киа-сид» практически без ограничений), приветливые люди вокруг, ежедневная пара-тройка бутылок Chateau под вечер. Серьёзно «загружаться» не хотелось, поэтому поначалу воспринимались Наташины хвалебные оды лишь как дополнительный аксессуар новой системы координат. Но камень, как известно, воду точит. Чтобы как-то отблагодарить Наташу, я покупал продукты, свозил её с сыном в Рим, в Барселону. Но часики тикали, и скоро требовалось принимать краеугольное решение. Америка или Европа? И когда я наконец-то задумался об этом «без дураков», понял, что не могу решить вопрос даже для себя. Я растерялся, коварно убаюканный океанским приливом.

 

Невыдуманные судьбы: Женькин выбор

Есть среди заключённых те, кто попал за решётку не то, чтобы по глупости, а по какому-то роковому стечению обстоятельств. И ведь если подавляющее большинство арестантов на вопрос «за что сидел?», как правило отвечают «да ни за что!», то тут – иной случай. Потому что – виноват. И от этого никуда не деться.

Вот, например, тот самый Женька. Ну, не Женька, конечно, это я его так с высоты своих лет называю. Евгений. Мужик как мужик. Самый обычный. 29 лет от роду. Из нормальной семьи, родители, братья. Жена, дочь, всё как положено. Сидел как-то вечерком, попивая пивко после трудового дня, звонит приятель – не забыл, мол, обещал помочь, девчонке его там что-то перевезти. А он – забыл, расслабился уже. Говорит, давай в другой раз, я уже пару бутылок пенного приговорил. «Ну как же в другой раз-то? – недоумевает приятель. –  Римма же там ждёт, приготовилась уже. Подумаешь пара бутылочек, тут делов-то на полчаса! Обещал ведь!» Ну всё правильно – обещал, неудобно. Садится Жека за руль, торопится – побыстрее чтобы всё сделать, и на перекрёстке вмазывается лоб в лоб. В той машине – труп, у Жеки – 264-ая часть 4: нарушение лицом, находящимся в состоянии опьянения, управляющим автомобилем, трамваем либо другим механическим транспортным средством, правил дорожного движения или эксплуатации транспортных средств, повлёкшее по неосторожности смерть человека. СИЗО, суд и 5,5 общего режима. Привет.

Как Жека раскаивался! Искренне, честно, и за невинно убиённого тоже, да только «слезами срок не скостишь». Ведь упахивался на свободе без выходных, чтобы семью достойно содержать, чтобы родителям что-то подкинуть, старался, жилы рвал. А попал за решётку – жена не выдержала, нашла другого; ушла и дочку с собой, естественно, 7-летнюю забрала, в которой Женька души не чаял. Привет.

Была жизнь – и не стало жизни.

И вот в такой переломный момент подкатили к нему с предложением. Якобы по протекции с воли, мол, старшенький брат его подсуетился, чтобы младшему как-то пособить досиживать срок. Предложили Женьке податься в красные. Мол, гарантировано сносные условия будут, жить-то относительно неплохо и за решёткой можно. Ну и условия УДО в добавок обсудить не лишне.

Тут стоит немного пояснить для неискушённого читателя. Существует две категории исправительных колоний – красные зоны и чёрные. Отличаются они принципиально. В красных верховодит администрация и быт заключённых полностью зависит от настроений «хозяйки»[7] и его приспешников. В чёрных же зонах всё «по понятиям». Есть признанные «положенцы» из блатных, что «держат» в хатах порядок. В таких зонах, если ты соблюдаешь неписанные «блатные» законы, ты под защитой, и ни один вертухай беспределить над тобой не вправе. Так вот, пойти в красные – значит «продаться» администрации, подписать «договор» на сотрудничество. Это не обязательно – крысячество, но свою лояльность администрации придётся заслужить. Значит – прислуживать. Баландером там, ещё каким помощником по хозяйству. Понятно, что за это тебе – привилегии от начальства и относительно сытая жизнь. Но и минусов немало. Из хаты тебя сразу попросят – с красными рядом никто чалиться не станет. Поэтому селят таких в отдельные «красные» хаты, которые изоляцией чем-то напоминают хаты опущенных – через них не идут «дороги» и с ними не общаются другие, «нормальные» зеки. Но существует в этом некая этическая загогулина – становиться красным, во-первых, не каждому предложат, а во-вторых, если даже предложат – это свободный выбор человека, и даже блатные с этим считаются. Ну выбираешь ты себе такую судьбу – твоё право, но потом не ропщи, знаешь, на что идёшь.

Вспоминаю, как меня почти сразу после попадания в Бутырку вызвал на приватный, можно сказать, интимный разговор, «мой» опер и предложил «стучать» изредка на сокамерников. Естественно, посулив немалые преференции. Забавно, что он не стал настаивать и давить, даже не дождался моего ответа, махнул рукой и заявил: да не, забудь, я ж вижу, что ты не такой, проехали. Надо сказать эти «личные» опера в СИЗО – очень хорошие психологи. Настоящие психологи, не чета девочкам-шарлатанкам из рекламы, предлагающим «подправить энергетическую карму». Эти – настоящие волки, шестым чувством угадывающие «слабину» потенциального стукача или «склонного к сотрудничеству с администрацией».

И вот в такой щекотливый момент подкатили к нашему Женьке с предложением. Он не стал утаивать от ребят из хаты свою дилемму. Только вернулся с «собеседования» – рассказал всё как есть. Тут надо уточнить, любой выход одного из сидельцев куда бы то ни было – некоторый напряг для остальных. А что, если вербуют? А что, если завербовали? А что, если теперь рядом с нами будет сидеть крыса? Поэтому по неписанным тюремным законам ты должен подробно рассказать по возвращению, куда и зачем тебя выводили. А если выводить будут чаще остальных – косые взгляды гарантированы.

Так вот – поделился Женька с сокамерниками. И пусть среди них стремяг, бродяг и отрицал не было, но впечатление рассказ произвел неоднозначный. На продоле шило в мешке не утаишь, информация мгновенно расползлась и по этажу. Не то, чтобы Женьку как-то начали «поддушивать» – тем более, он же ещё ничего не решил окончательно – но иногда кое-кого из считающих себя блатными прорывало. В соседней камере сидел некий Гога, не очень-то уравновешенный тип. И как-то раз они с Женькой сцепились. Ну как сцепились, конечно, в гости друг другу в хату не сходишь, но была в камере, где Жека сидел, так называемая «кобура». Обычно это такие тонкие технологические трубки, вцементированные в перекрытия, что связывают разные помещения. Нащупав такую «кобуру», можно было более-менее общаться с «соседями» голосом. В хате Женьки в роли такой «кобуры» выступала раковина. Если громко говорить в дырочки, в которые утекает вода, то можно было «связаться» с хатой через стенку. И вот по этой самой «кобуре-раковине» Женька с Гогой и сцепились. Гога немного перегнул, конечно, и после абстрактных обвинений Жеки в связи с потенциальным его «покраснением», прошёлся нелицеприятно об его матушке. И тут Евгений реально озверел. Думали, он эту раковину свернёт на хрен. Он орал в неё так, чуть ли не прогрызая эти дырки в жести, чтобы добраться до обидчика, что крик по хате эхом метался. Представьте картину – стоит мужик, согнувшись в три погибели над раковиной и орёт в неё благим матом: слюни летят, зубы об жестянку скрежещут. Еле-еле его успокоили, оттащили.

Но Гога Гогой, а вопрос-то открытым остался и решать надо было уже совсем в ближайшее время. Все видели, как Женька мучается. Не принимала его душа этого красного сотрудничества, противилась ему. Но, с другой стороны, все родственники с воли заклинали его принять предложение администрации. Хоть какая-то гарантия безопасности. Мать рыдала, брат старший реально умолял со слезами, говорил, ну сколько раз ты меня не слушал, ну один раз хотя бы в жизни доверься, ведь всегда я прав в итоге оказывался – ну вспомни ты, дурачок! Но Жека всё тянул и тянул, до последнего. Спрашивал и у нас совета, да только что тут посоветуешь – как раз тот случай, когда самому решать. Вова правда, один из сокамерников, который с малых лет в воровском сообществе ошивался, сетовал, что могут обмануть красные. И с УДО по такой схеме проблемы могут выйти, да и со всем остальным. Впрямую не говорил, но давал понять, что лучше в обычный лагерь ехать, хоть и сидеть наверняка дольше, но зато не в пример поспокойнее. А стал красным – обратно пути нет. И, кто знает, попадёшь когда-нибудь на чёрную зону, а там к красным отношение соответствующее.

Однако развязка этой драматической истории произошла довольно неожиданным образом. Триггером финального развития событий явился банальный самогон. Сокамерники Женьки (и он в том числе) практически спиртное в хате не употребляли. А тут как назло «угостили» достойные люди, и было принято решение ночью, в разгар «дорог», по маленькой употребить. И то ли от долгого воздержания, то ли ещё от каких специфических факторов, но эта самая «маленькая» ударила в головы совсем не по-детски. А как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Тут тот самый Вова и выступил. Надо немного про него пояснить, чтобы понимать контекст. На самом деле никакой не Вова он вам, а Владимир Витальевич. 50 лет от роду (правда выглядит лет на сорок от силы). Сам с Ростова, который на Дону. С детства в воровских кругах, приблатнённый, но загремел только вот под старость лет – мошенничество в особо крупных. Ну и раз человек всю жизни с блатными дело имел, вроде бы и сам в тюрьме авторитет имел соответствующий. За «правду» всегда, за закон тюремный, за то, чтобы «качнуть» вертухаев при случае. Он Женьку изначально к «обычному» лагерю склонял. Не то что бы настойчиво, рекомендательно, но тем не менее. Ну и вот после «чарки» изобразил.

– Скажу тебе как есть, Женя, – начал он, глядя в пол. – Неприятно мне с тобой в одном помещении находиться. Потому что ты красным прикидываешь стать. Гадко мне это. Хоть ты и не решил ещё.

– Пиздец! – Женя тоже под парами завёлся. – Так если ты гнида такой, почему молчал всё это время! Да раз так, я на утренней проверке из хаты сам выйду!

– Отвечаешь? – осклабился Вова. – Смотри, слово не воробей.

– Отвечаю! – полез в бутылку Женька.

Тут на «пленэре» поднялся гвалт, все стали конфликт гасить, а «спорщиков» урезонивать.

Выйти с хаты – серьёзное заявление. Тут одно из двух – либо ты ломанулся и тогда вообще швах – значит, тебя раскусили, что ты крыса, и выперли из хаты. Либо ты выходишь «по собственному», это кончено тоже нонсенс, но «не в падлу». Бывает такое. Несовместимость личная, как космонавты говорят.

Страсти удалось немного локализировать, но обиду было уже не унять. Жека сказал, что в одной хате с подлецом срок тянуть не станет и попросится «на переезд», чтобы его официально перевели в ближайшее время. Однако Вова продолжал упорно гнуть свою линию – никакого ожидания, выходишь утром на проверке! А если не выйдешь, я, говорит, сам лично, твои вещи выкину на продол!

До самого утра обстановка в камере, конечно, была очень нервная. Жека места себе не находил, как зверь по клетке метался. Вова же сидел с угрюмой харей и ни на что не реагировал.

И вышел-таки Женька из хаты сам. Но надо отдать должное и Вове, тот урегулировал «демарш» сокамерника, пояснив для блатных, что парень не ломанулся, а вышел «по понятиям». Так что для Жеки, можно сказать, всё более-менее, обошлось. Перевели его на другой этаж.

Концовка истории: отказался Женька от красного, и стал ждать этапа на обычную зону. А перед самой отправкой заработал себе отит среднего уха. Ну в СИЗО понятно как с лекарствами. Основным лечением стал кулёчек с поваренной солью, которую он подогревал и прикладывал к уху. Понятно, что воспаление это никак не останавливало. Так и убыл в лагерь больной, уже в лихорадке, с высокой температурой. А по этапу идти больному – считай, пропал. Но вроде бы, говорят, выжил. Оглох правда на одно ухо, но это уже мелочи. А пошёл бы в красное, медикаменты, наверняка, нашлись бы. Такие дела.

 

После начала войны в Украине, понятия «предательство» и «предатель» получили новые наполнения и оттенки. Количество индивидов, причисленных к оной категории граждан, особенно со стороны провластных структур, возросло неоднократно. И если возмущённое рвение со стороны защищающихся вполне можно понять (когда враг бомбит твой дом, любой человеческий кодекс чести позволяет очень многое – почти всё), то вот в обществе «освободителей» непонятно кого и непонятно от чего разразилась реальная истерия. Предательским стало вдруг любое неприятие официальной парадигмы (вплоть до публичного намёка на такое неприятие), связанной с военными действиями. Пропаганда вышла на невиданные ранее обороты, круглосуточно и безостановочно вливая в уши доверчивым юнитам крайне сомнительные императивы, обоснованные надуманными и мало имеющими отношения к объективной реальности основаниями. Теперь – любое пересечение границы «без мандата» автоматически ставило «покинувшего страну в трудные времена» – предателем-изгоем самой высокой пробы. Подонком, мерзостью et cetera[8] (см. любой из выпусков «вечернего мудозвона»). Предателями более «мягкой» пробы признавалась всякая внутренняя шушера, раскачивающая лодку («Не раскачивайте лодку, крысу тошнит!» – Д. Быков). В данную категорию попадали тотально и без исключений за нахмуренное лицо («О чём задумался, гнида?»; «Мы научим тебя, сука, родину любить!» – З. Рамазанова). По аналогии с «весёлым сталинизмом» на карандаш немедленно берутся и «ЧэСэВээН»[9]-ы – члены неблагонадёжной семьи. Разве ж в нормальной-то, коммунистической, простите, демократической, ещё раз простите, автократической стране возможны такие оппортунистические или, не приведи господь, оппозиционные настроения? Не к таким идеалам нас «единоросы» подталкивали.

Представляю, как потирают ручки идеологи homo carcere. Маленькая победоносная, она же – затяжная бесперспективная – война ускорила процесс големизации населения по экспоненте. Внутренний враг во всей красе проявился теперь и снаружи. («Меня объявили преступником за дискредитацию фашизма и за неуважение к терроризму» - А. Невзоров)

Самое время клепать целые легионы homo carcere. И несть им числа. При этом незачем миндальничать, выстраивать какие-то правовые вертикали, мучиться с поиском доказательств! Новые законы, принимающиеся депутатами («депутат – человек, уполномоченный отстаивать интересы народа» – кто-нибудь ещё помнит такое определение?), предоставляют карательным органам безусловную легитимную власть над любым человеком в границах РФ-РБ. Подчёркиваю – над любым. Потому что в законах прописана ответственность «за намерения», которую можно «пришить» любому. Пресловутые депутаты распихивая друг дружку локтями, пытаются подтвердить свою безоглядную преданность великому вождю, голосуя единогласно, даже не рассматривая для формальности сам предоставленный на утверждение документ (пресловутый более чем 200-страничный закон «об электронных повестках» был принят ГД в итоговом чтении за два часа с момента поступления в нижнюю палату; «народные избранники» даже физически его не смогли бы прочитать за это время). Одному бедолаге-депутату, который с бодуна перепутал кнопки и из-за похмельного тремора промахнулся по «за», зацепив «воздержался», чуть голову не оторвали. Он потом очень долго и слезливо-клятвенно заверял негодующую общественность, что промахнулся случайно.

Так что гражданское общество быстро прозрело, где тут «пятая колонна». И попроси сейчас любую бабушку на лавочке назвать поимённо предателей Родины, вы услышите чёткий список из десяти фамилий минимум. Причём в этом списке наверняка будет фигурировать и та самая фамилия, которую каких-то двадцать лет назад, она, та самая бабушка, произносила с благоговейным придыханием, а потом плакала у окна, слушая её пение, приговаривая с восхищением: «какая же великая, сильная женщина».

Как же много оказалось вокруг предателей. Много и одновременно катастрофически мало, чтобы хоть как-то воспротивиться мантрам тоталитарной секты. Чудовищная ирония судьбы. И беда целого многонационального общества. Беда целого народа п/у бесноватого царька.

 

Поначалу, после объявления войны Украине, многие ребята в хатах были «на позитиве». «Вот повезло парням, – слышалось там и тут. – Срубят по лёгкому бабла халявного! Какая там ещё война игрушечная, так – лёгкая прогулка…» Но очень быстро неоправданно благодушное настроение испарилось. Когда стало ясно, что всё по-взрослому, по жесткачу. Что – мясорубка, что народ возвращается, если повезёт, двухсотым, а если не очень – то без рук, без ног. Что цели «операции» не то, что не ясны, их даже бонзы во главе с… внятно сформулировать не в состоянии. Что для обороняющейся стороны – война священна и за каждую пядь они бьются как за себя само. И что всё затягивается и катится в бездну.

 

Невыдуманные судьбы: Дядя Гриша[10]

Дяди Грише пятьдесят семь. Сидит рядышком на нарах. Глазки маленькие, подслеповатые уже. Что не мешало ему раньше (когда взгляд был как у сокола) снайперить в двух чеченских компаниях. Оттуда же нательное творчество: наколки в виде смерти с винтовкой вместо косы и череп в краповом берете. Сейчас сидит по 222.2: торговля оружием.

В июне дядя Гриша подписал контракт. Через неделю оказался в Изюме. В снайперы по зрению не прошёл – поставили старшиной в пехоте. Ад начался с первого дня новой дислокации. Прилёты, непрерывные обстрелы, чудовищные потери. Село, в которое зашли, накрыло артиллерией. Напарнику оторвало ногу. Пока ждали эвакуацию обезумевшие от голода коты грызли, валяющуюся в пыли, оторванную сочную голень. Через месяц осколком ранило и самого дядю Гришу, чиркнуло по руке. Госпиталь. И снова на фронт. У Сватово под «хаймерсами» не погиб только чудом. Дотянул контракт, вернулся и… почти сразу сел. Решил по пьяни загнать контрабандной привезенный «калаш».

«Зачем ты туда вообще подписался?» – спрашиваю. Потому что в голове никак не укладывается. Власть дядя Миша не любит. В «нацистский режим» не верит. «Родных» отцов-командиров с их «мясными» штурмами презирает.

«Соскучился, наверное, – отвечает, подхихикивая криво. – По войне. Да и потом: где я такие деньги ещё заработаю? За ранение три ляма отстегнули…»

«А если выйдешь, неужели снова поедешь? После всего, что там увидел собственными глазами. После Мариуполя, Бучи, бомбёжек Киева, Харькова, Одессы?!»

«Поеду, наверное, – кряхтит. – Только водилой уже. Оружие в руки не возьму, обещаю…»

 

А ведь он такой, дядя Гриша, далеко не один. А сколько людей вернётся на нары после «мобилизации» из колоний? Из тех, естественно, кто останется жив после принудительного посещения «незалежной».

Кстати, сей акт, разрешённый верховным повелением известному на всю страну повару, идёт в полный разрез с действующим законодательством (ку-ку, правосудие!). 

Сложно даже представить, сколько нежити вернётся «по домам» с фронта после «военной амнистии». И что они там успеют натворить – люди, сидевшие по двадцатке по самым тяжёлым статьям и прошедшие горнило мясорубочной войны в Украине. Какой должна быть психика, чтобы это всё совместить с мирной жизнью? И каково будет их соседям-односельчанам, когда такой вот «герой» замахнёт на гражданке «законные» двести пятьдесят горячительного?

 

[1] Теория Homo carcere (Человек тюремный) – постулированная автором в первой книге («Homo carcere: Человек в тюрьме) общественно-политическая теория, основанная на подмене понятий правосудия и трансформации социума в «общество подчинения» (прим. Автора)

[2] Песня В. Высоцкого

[3] Gulagu.net (рус. «Гулагу — нет») — общественный гуманитарный проект, созданный правозащитником Владимиром Осечкиным в России в 2011 году. Основной деятельностью проекта являются противодействие пыткам и коррупции в российской исправительной системе и защита прав заключённых в российских пенитенциарных учреждениях

[4] Герои романа «Золотой телёнок» И. Ильфа и Е. Петрова

[5] Цитата с сайта РОИ (Российская общественная инициатива)

[6] Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15.03.1978г.  Ростроповича М.Л. и Вишневскую Г.П. лишили гражданства за «систематическое совершение действий, наносящих ущерб престижу Союза ССР» 

[7] На тюремном сленге – начальник лагеря (или СИЗО)

[8] И т.д. (лат.)

[9] Член Семьи Врага Народа

[10] На основе опубликованной переписки И. Яшина